Международный аэропорт «Отопень» был самым дырявым международным аэропортом в мире. Даже в его названии зияли две здоровенные дыры. И ещё одна — поменьше в букве «е». Печальные, как зоопарковые пингваны, солдаты смотрели на взлётно-посадочную полосу из продырявленных пулями окон. А друггие солдаты впихивали упругий шомпол в пушкино дуло. Сквозило. Синий снег сыпал из рырявого неба, и в небе этом — высоко-высоко — трепыхался на ветру дырявый революционный флаг.
Спецкор надел чёрные солнцезащитные очки и сунул в рот жевательную резинку. Точно так же, как главный герой в фильме Алана Паркера «Полночный экспресс», подходя к рурецкой границе с партией героина. Однако для Спецкора солнцезащитные очки и жевательная резинка были навроде опредлителя уровня бдительности. Если уж ребят из пограничной и таможенной служб не смущает твоя замаскированная званием и чёрным стеклом физиономия, то остальным ребятам до неё и вовсе нет никакого дел. И наоборот. Бдиметр срабатывал железно. Один всего лишь раз вышел прокол, когда в Миланском аэропорту легавые из-за этимх самых очков прощупали его багаж до последних трусов, выискивая в нём «командирские» часы и якутские бриллианы. На да у них там все помешаны на контрабанде.
— Снять, - приказал солдат, целя из автомата Спецкору в лицо, как только он приблизился к армейскому КПП на первом этаже дырявого аэропорта «Отопень». — Поднимите руки.
Солдат был маленький и серьёзный. На его цечках топорщился какой-то птенчиковый пушок. И бушлатов его размера, по всей видимости, на складе подобрать не удалось. Так ему приходилось подворачивать рукава. И ножки в шнурованных ботинках свиной кожи при каждом шаге хлюпали — какие уж там носки и портянки не поддевай. И хлюпал простуженный нос. Однако же автомат системы Калашникова — пороховой копотью уже пропахший, патронами под самую завязку загруженный, пристрелянный и спущенный с предохранителя — был ему в самый раз. И это, казалось, то единственное, к чему его пальцы, глаза, сердце и всё внутри вдруг и накрепко приворожило. Словно пахнущие лавандой и утренним сном тонкие кружева, словно взгляд обещания из-под призрачной валетки. И на прикладе его автомата краснела глянцево фээргэвская шашлёпка, рекламирующая новый сор говядьях котлет.
Кто знает, может быть, это был тот самый солдат, который утром двадцать третьего декабря первым заметил приближающиеся к зданию аэропорта крытые брезентом грузовики. Может быть, это он первым открыл огонь. А уж там — с крыш, с главного входа, с других позиций — открыли огонь остальные. Движущиеся на четвёртой скорости грузовики, пытаясь уберечься от прицельных очередей, принялись вилять из стороны в сторону. Но это их не спасло. Хрипя моторами и человеческими голосами, разбрызгивая фонтаны тосола и человеческой крови, они остановились и медленно подыхали, не добравшись до своей цели каких-нибудь двадцать метров. Тут-то их и добили почти в упор.
Это уже потом, когда они обступили дымящиеся трупы тёмно-зелёных монстров и принялись выволакивать из их продырявленных животов мёртвых детей в форме воинской части номер 0865 (тридцать двух мальчиков насчитали, да ещё двоих гражданских шоферов, да трёх офицеров); когда наумывались в дерьме и крови и от увиденного дружно блевали тут же, на колёса грузовиков; когда из штаба соединения пришло срочное сообщение, что движутся им на подмогу грузовики с новобранцами из воинской части номер 0865, тогда-то они и поняли, что расстеляли в упор своих, таких же, как и сами они, мальчиков восемнадцати от роду лет и трёх месяцев армейской службы. В газете потом появилась заметка «Трагическая ошибка». И всем им теперь с этой ошибкой жить. Лопать клюквенное пирожное, тискать девок в дымном кабаке и стрелять в тире по алюминиевым человечкам.
Может, от этого ты стал таким злым, маленький солдат? Может, поэтому у тебя такие холодные пальцы, что их чувствуешь даже под тёплым норважским свитером, а они всё шевелятся, всё лезут и шарят, словно вздумали найти недозволенную к провозу душу. Выкрасть её и бросить в карман длиннорукого бушлата, туда, где нестреляные гильзы, табачное крошево, тоска.
Но до души маленький солдат, слава богу, так и не добрался. Вместо неё вытащил затерявшуюся в спецкорровском кармане октябрятскую звёздочку. И звёздочка эта, и изображённый на неё младенец словно обожгли его ладонь. Он бросил их на мраморный пол и расплющил одним ударом хлюпнувшего шнурованного ботинка из свиной кожи.
«Нельзя, — жёстко отрезал маленький солдат, глядя снизу вверх из-под плоской, похожей на летающую тарелку каски. — Jos comunismul!“
— Buna ziua? - улыбнулся через несколько минут клерк пограничной службы, возвращая Спецкору служебный паспорт. — Добро пожаловать в столицу.